Автор: Саша Грищенкова.
Мы молоды, сильны и ... одиноки.
<...>
И на Олимпе нас никто не ждет.
(с)
Голубые глаза быстро просматривают лежащую на столе бумагу. Пункты, условия, примечания... Буквы смешиваются, сливаются в единственную переливающуюся люминесцентным сиянием надпись "МЕЧТА".
Пабло изгибает губы в едва заметной полуулыбке. Вот она. Главная цель последних лет его жизни. Он все-таки ее добился.
Черная ручка аккуратно выводит витиеватую извилистую подпись, последнюю из четырех. Он даже задерживает дыхание, останавливает сердцебиение, чтобы ничто не нарушило волшебства момента, этого, ощущаемого всеми клетками кожи, чуда.
- Поздравляю, ребята, - радостно провозгласил мужчина в светлой рубашке, из-под рукава которой весело поблескивали золотые часы. Контракт исчез в кипе других архиважных документов. - Теперь вы звезды.
Пабло опускает сверкающий Parker на дубовую столешницу. Внутри поднимается волна неистового безумного восторга, окутывает сердце, туманит голову, теребит голосовые связки. Парень маскирует подступающий стон кашлем. Он запомнит это чувство. Он никогда не ощущал подобного. Возможно, это и есть счастье?..
-Да! Мы сделали это! - ликующий вопль Мии прорезает легкость обступившей Пабло тишины. Ее поцелуй горит на щеке огнем.
Парень осматривается по сторонам и понимает, что кабинет сеньора Роблеса остался далеко позади. Теперь их окружали подсвеченные стены длинного коридора.
- Поверить не могу... - тихо проговаривает Ману, прижимая к себе блондинку.
Пабло оглядывает лица друзей, и их радости, кажется, соединяются в его широкой безукоризненной улыбке.
- Я предлагаю это отпраздновать.
Марисса усмехается. Его реплика была предсказуема.
Выйдя из здания, четверка вчерашних подростков, ныне ставших серьезными музыкантами, ловит такси и отправляется в ресторан. А следом в бар. В клуб. На дискотеку. Они запутались в сияющих вывесках уже через час. Вернее, после трех рюмок.
В памяти Пабло остались лишь отдельные эпизоды: суетливый официант, аквариум во всю стену, разбитый бокал, поцелуй Мии и Ману длиной ровно 10 минут, момент, когда он ведет мексиканца в уборную, зажигательный танец Ми и то, как Марисса неторопливо стаскивала с себя майку, пока он провожал ее до номера.
Уже под утро Пабло, наконец, добрался до нужной двери, вставил магнитную карту-ключ в прорезь и, очутившись в предназначенной ему комнате, с наслаждением зарылся в пахнущую духами постель. Перед закрытыми глазами мелькали обезумевшие от счастья лица, афиши и плакаты с его фотографией. Еще неделю назад этот сон показался бы ему бредом. Сейчас он был уверен, что видит собственное будущее.
А встреча с продюсером стала уже историей. Прочитанным прологом, почти забытым, но все же значимым.
«- Я предлагаю выпить за сегодняшний день. Подписанный нами контракт станет началом. Чем-то вроде первого взмаха крыльями. Теперь мы только должны не упасть. Лететь дальше.
- Главное, чтобы этот контракт не стал камнем на шее для группы и для каждого из нас в частности.
- Мари, отбрось хотя бы на время свой пессимизм. Мы исполнили нашу мечту. На очереди следующая.
- Тогда лучше пить не за сегодняшний день. Какой толк пить за прошлое? Предлагаю поднять бокалы за новую жизнь!
Громогласное «ура».
-
Музыканты складывают оружия, и по команде звукорежиссера зал заполняют энергичные танцевальные ритмы. Erreway'цы кланяются доброй публике и пропадают за кулисами, чтобы передохнуть и сменить костюмы.
Они все оказываются в крохотной комнатке, где, как значилось в договоре, расположилось все необходимое. Пабло, а следом за ним и Марисса, сразу направляется к графину с водой, пока Мия и Ману стремительно меняют обличье. Они переодеваются и скрываются в других подсобных помещениях, когда Пабло еще приканчивает первый стакан. Марисса тем временем натягивает черное платье. Короткое, облегающее черное платье...
- Пабло, помоги мне застегнуть, - просит она, повернувшись к парню спиной.
Молния начиналась у самого пояса, и Мариссе приходилось придерживать на груди лишенное брителек платье.
Пабло быстро оглядывает фронт работ: бледная кожа, на которой четко выделялись темные точки родинок, шрам под правой лопаткой - память об их свиданиях еще в Буэнос-Айресе - и тонкая кружевная полоска посреди спины с такой соблазнительно немудреной застежкой...
Вместо того чтобы заняться платьем, Пабло внезапно обхватывает ладонями ее талию, образуя преграду между ее кожей и черной тканью. Марисса вздрагивает.
- Пабло... Что ты делаешь? - еле слышно спрашивает она.
Его руки бегут вверх: по груди к шее, лиф вылетает из ее ослабших пальцев - теперь платье держится лишь на бедрах.
- Ты сумасшедший... - шепчет она. - До начала песни всего 2 минуты...
- Какая разница. Ми с Ману нас прикроют.
Он чувствует, как ее тело дрожит под его руками, отзываясь, подобно податливому пластилину, на каждое его прикосновение. И он не может уже отпустить ее, застегнуть ей платье и отправиться на сцену, как собирался, поскольку его действия изначально являлись не больше, чем шуткой: лишним доказательством его власти над ней, дополнительным стимулом к продолжению жизненного марафона, дозой адреналина перед вторым отделением концерта. Теперь же ему хочется и дальше держать ее в своих объятиях, хочется слышать, как замирает ее дыхание, ощущать общее на них двоих наслаждение...
Он наклоняет ее вперед. Это похоже на помутнение, наваждение, на болезнь. Все происходит так быстро, что Пабло оставляет без внимания ее сбивчивый шепот о том, что позу он избрал не самую для нее удобную, что в бок ей упирается угол стоявшего рядом стола, что ей, в конце концов, больно. Оттолкнуть стол ногой у него не вышло, а поворачивать ее к себе лицом, даже для того, чтобы поцеловать, он не решился. Он не хотел смотреть ей в глаза. Сцена и без того затянулась.
Когда ее платье, наконец, оказывается готовым к выходу в свет, за стенами слышатся аккорды уже третьей пропущенной ими песни, а стуки в запертую дверь, сопряженные с гневными криками уже не поддаются исчислению.
Марисса жадно глотает воду, выливая ее в горло прямо из хрустального графина, и кидает на парня полуобиженные взгляды.
- Подумаешь, Мари. Одним синяком больше, одним меньше. Я вообще не заметил этот чертов стол, - он солгал, но ложь была незначительной, а значит, совсем неважной.
Мари возвращает почти опустевший сосуд на место, встает напротив парня и с размаху одаряет его звонкой пощечиной. Пабло потирает покрасневшую щеку и понимает, что дело вовсе не в синяке.
Они появляются на сцене и придумывают оправдания: для зрителей и для других участников группы - одно другого смешнее и нелепее - и продолжают петь как ни в чем не бывало. А после концерта они долго целуются в гримерке, запоминая вкус и запах. Чтобы с утра начать очередной эксперимент по выявлению количества времени, которое эти двое могут продержаться друг без друга. Исключительно научный интерес.
-
Он смотрит на нее, безмятежно попивающую теплый кофе в кресле у окна, и старается уловить ее звучание. Он хочет воплотить в музыке ее всю: подкидывающие солнечный свет ресницы, затопленные шоколадом глаза, и эту ясную улыбку, и, боже, какие тонкие у нее пальцы... Он пытается воспеть ее, оживить эти скучные пять линий, беспрестанно повторяющиеся в его большой тетради. Но нот всего семь, и их явно не достаточно. Он не может вместить все то очарование, которое несет она, в этот крошечный лимит. О каком ограничении вообще может идти речь, если ее жизненное кредо «Не вписываться в установленные рамки»?..
- Пабло, я же вижу, что у тебя ничего не получается, - мягко произносит она, поднимается, отставляет чашку, и садится на пол напротив него, совсем близко. - Брось это. Мы найдем занятие поинтереснее.
Магия расщепляется и нейтрализуется. Он разглядывает ее: острые плечи, волосы, выстриженные в очередную нелепую прическу, пугающе черные глаза и бледную кожу, - и недоумевает, что же он в ней нашел.
- Марисса, ты можешь не трогать меня, не обращаться ко мне, не смотреть на меня и не замечать мое присутствие хотя бы день? - он раздраженно вырывает исчерканный нотный лист.
- Видишь ли, - лукаво подмигивает Мари. - Любовь не плеер - на паузу не поставишь.
Он должен был бы зацепиться за слово «любовь», продолжить полемику, уколоть ее, посмеяться - она сама подарила ему такую возможность. Но, черт, как ему все это надоело! И он бросает сухое:
- Жаль.
И ничего больше.
- Пабло, что стряслось? - с тревогой спрашивает она.
- Марисса, у тебя ведь бывает плохое настроение, излишняя раздражительность, агрессивность? Ты ведь порой отказываешься разговаривать со мной без каких-либо видимых причин? Так вот, представляешь, со мной иногда случается то же самое! - парень повышает голос, хотя знает, что крик действует на Спирито диаметрально противоположным образом.
Он поднимает на нее взгляд и с досадой признает, что оступился. Потому что Марисса сияет.
- Пабло, у тебя тоже бывают критические дни?
Ему кажется, что она сейчас взорвется от смеха. Разве может в такой маленькой девочке умещаться столько звонких нот?
- Ладно, прости, - вдруг виновато кивает она.
Ага. Она просит прощения. Значит, это она сегодня в нем нуждается, а не наоборот. Значит, он может не бояться отпустить ее. Она обязательно вернется.
- Марисса, я хочу сегодня что-нибудь сочинить, - «истратить подаренное тобой вдохновение», - мысленно добавляет он. - Пусть это даже будет не песня. Так, тусклая сюита. Для души.
Она пожимает плечами. Слишком резко, как ему показалось. Он пытается различить сквозь тишину ее шаги, но ничего не слышит. Она уходит так же беззвучно, как его вдохновение.
Он вздыхает, пытаясь уместить в этот вздох все свое презрение и усталость.
Он неудачник. И ничего у него не получается.
Он вновь ловит себя на мысли, что застрял в каком-то особенном мире, где он ничего не может написать, где все люди злые и жестокие, и похожи на Серхио, а Спирито не существует в принципе - личный, специально для него сконструированный, ад. Он сам загнал себя в капкан. И это он тянет за собой вниз всю четверку. Потому что он по определению самый главный и самый глупый. А теперь еще и самый брошенный.
-
В бокалах искрится вино. Мия следит за бликами света, плавающими по поверхности и в глубине вишневой жидкости. Она хочет спать. Она ужасно устала.
- Честно говоря, я впервые вижу группу, которая разругалась с продюсером не из-за суммы гонорара, - мужчина напротив ухмыльнулся. - Он не был доволен вашим репертуаром, так?
Мия поднимает глаза и рисует на лице улыбку.
- Он не был доволен нами. А мы были недовольны им. Поэтому мы и решили забыть о таком понятии как продюсер. Мы в состоянии самостоятельно найти спонсоров, организовать концерты... Это не сложнее любой другой работы.
Она добавляет взгляду наивности. Она все еще не могла распознать, какому типу женщин не в состоянии отказать ее собеседник, поэтому перевоплощалась неестественно часто.
- Просто вы слишком молоды, - усмехается мужчина. - Вы еще не знаете, насколько жесток мир шоу-бизнеса. Снаружи глянец, а внутри - одна гниль.
Мия подхватывает бокал и, сделав большой глоток, произносит:
- Я знаю. Я сама такая же.
Он сочувствующе сжимает ее ладонь. Она не убирает руки.
- Я согласен работать с вами. Мы можем подняться в мой номер и обговорить детали контракта.
Мия чувствует, как сердце готовится выпрыгнуть из декольте. Она сделала это! Она - мастер деловых переговоров!
- Карлос, ты не представляешь, как нам сейчас важно внимание таких людей, как ты! - она называла его по имени с самого начала - некая иллюзия близости. - Это было бы здорово!
Карлос участливо подает ей руку и ведет к гостиничному лифту.
- Каковы планы вашей группы на ближайший год?
- Это зависит от тебя, Карлос, - подмигивает девушка.
Мужчина улыбается.
- Я предлагаю устроить большой гастрольный тур. Приуроченный к выходу нового альбома. У вас ведь есть материал для нового альбома?
Мия мысленно вопит от счастья.
- У нас достаточно материала для пятерки новых альбомов. Последнее время мы только и делали, что писали и отрабатывали новые композиции.
- Чудесно.
Карлос открывает дверь и пропускает девушку вперед, в уютный номер-люкс.
- Мои юристы завтра же займутся оформлением бумаг. К вечеру на вашем счете окажется необходимая сумма. Если понадобится помощь или возникнут вопросы - мои люди и я к вашим услугам.
Мия не может поверить в услышанное. Ей кажется, что она выиграла в лотерею, вернее, Erreway выиграли. Их новая общая мечта исполняется прямо сейчас, в эту минуту, отражаясь в ее глазах все нарастающим блеском счастья.
- Мы очень благодарны тебе. Я благодарна.
Девушка протягивает Карлосу свою ладонь. Он нежно касается бархата ее кожи. И совершенно внезапно хватает Мию за плечи и впивается в губы.
- Нет, что ты делаешь! - блондинка вырывается из его объятий, одумывается и стабилизирует тон. - Это уже лишнее. Пожалуй, мне лучше уйти.
Она хочет пройти к двери, но оказывается прижатой к стене тяжелым мужским телом.
- Если ты останешься со мной, вашу группу ждут гастроли, телепередачи, клипы и много денег... Очень много. Я сделаю все, чтобы ваша мечта стала реальностью… - он шептал это ей прямо в ухо. Она ощущала жар его дыхания. - А если ты уйдешь... - он больно сжал ей предплечье, - я сделаю так, что ни один клуб ни на каком континенте не согласится сотрудничать с вами. Уничтожить вас - дело пяти минут.
Мия слышит собственное сердцебиение. Дрожь усиливается.
- Карлос, не надо, - жалобно просит она. Обхваченная его пальцами рука немеет. - Я не такая...
Его смех провоцирует ее слезы.
- Не нужно этого, Мия. Ты такая же шлюха, как все. Дорогая, но шлюха.
Он снова захватывает ее губы.
Платье медленно ползет вниз. К полу. Сила земного притяжения, не иначе.
- Нет, я не могу, - Мия все-таки отворачивает голову и мысленно складывается втрое. Желудок сводит от отвращения. - Я люблю другого человека.
Ей кажется, что проблема решена, ведь любовь сильнее всего, ее так учили. Но...
- Дрянь, - выдыхает Карлос.
Ми вскидывает голову, и щеку обдает жаркой волной.
Стол, стул, подоконник, кровать... Он швыряет ее с одной плоскости на другую, легко, как футбольный мячик. Она зажмуривается и умоляет время течь быстрее.
За окном скучает огромное черное небо. Блестящие звезды напоминают бриллианты. Или вспышки фотокамер. Или огоньки радости в человеческих глазах. Искренние. Когда-нибудь она увидит в зеркале такие же.
Когда Карлос понимает, что Ми никуда не сбежит, его движения перестают быть резкими, и ей становится легче. Она незаметно слизывает кровь с губы и плачет. Слезы ведь тоже антисептик.
-
Больничный уют дарит умиротворение. Из окна веет приятным легким ветерком. Цветы на тумбочке, маленький телевизор в углу. Мануэлю здесь даже нравилось. Во всяком случае, тут его не ожидало никаких потрясений.
- С днем рождения!! - в палату вихрем, ураганом, бразильским карнавалом врывается Марисса. Прощай, спокойствие.
Она бросилась прямо к его постели, опустила блестящую коробку на стол рядом и расцеловала мексиканца в обе щеки.
- Поздравляю, - потрепала его по черной шевелюре девушка. - 22. Красивая цифра.
- Спасибо, - парень еле увернулся. - Наверное, ты единственная помнишь.
Марисса всунула ему в руки наполовину очищенный банан, извлеченный из переполненного фруктами пакета.
- Нет, просто я пришла самая первая. Пабло поехал улаживать вопрос об отмене ближайших концертов - ты ведь не в форме. Но он тоже о тебе не забыл.
Мануэль усмехнулся.
- Вы с Пабло снова разговариваете?
- Нет. Мы трахаемся молча, - Мари сменила радостное выражение лица на привычное. - Но я видела в его мусорном ведре ошметки подарочной бумаги. Думаю, он завернул что-то для тебя.
Мануэль кивнул. В комнате стало прохладно.
- А как там...?
- Мия? - Мари сложила руки на его одеяле. - Она придет к тебе. Обязательно. Просто она чувствует себя виноватой. Ты ведь это... из-за нее?..
Мануэль нервно сглатывает.
- Нет. Не только, - он придвигается ближе к Мариссе, насколько позволяет площадь кровати. - Разве у тебя не возникало чувства какой-то... неправильности? Будто все не так, как должно быть? Будто ты изменился не в лучшую сторону?
Мари вздохнула. Она уже давно разлюбила философские беседы.
- И поэтому нужно горстями глотать таблетки?
Ману качает головой.
- Нет. Наверное, я погорячился. Но, проклятье, это ведь так больно - смотреть на свою жизнь со стороны и понимать, что ты растерял все, что было тебе дорого!
Ей показалось, что он сейчас заплачет. Она не терпела слез. Она уже очень давно не плакала сама и не позволяла другим. А как сильно порой хотелось...
- Мы сделали свой выбор, - она примеряет на себя роль оппонента, хотя полностью разделяет ощущения мексиканца. Но ей хочется как-то себя оправдать. - Все просто: если ты что-то получаешь, значит, должен от чего-то отказаться. Закон гармонии.
Мануэль откидывает голову на подушку.
- Мы сделали неверный выбор.
- Когда ты выходишь на сцену и чувствуешь, как толпа любит тебя, заражаешься ее энергией, ты думаешь совсем иначе.
Мануэль еле заметно приподнимает уголки губ. Воспоминания о концертах остаются самими яркими в их четырех жизнях. И навсегда останутся такими.
- И ты считаешь, что оно того стоило? Разве ты хотела стать такой? Мы были друзьями. А стали группой.
Она скрепляет пальцы в замок. Он прав. Она мечтала не только о славе. Она и сейчас продолжает мечтать о вещах, не касающихся, а порой и не совместимых с группой. Но исполняются лишь общие мечты.
- Мне тоже иногда хочется прекратить все, - тихо соглашается Марисса и продолжает с веселой улыбкой, - Пообещай, Ману, что, когда решишься вновь сводить счеты с жизнью, позовешь меня.
- Только нужно придумать более действенный способ, - со смехом отвечает Мануэль.
Мари поднимается на ноги.
- Еще раз поздравляю. Мне пора.
Она машет ему рукой и скрывается в больничном коридоре.
После ее ухода Мануэль тянется к оставленной ею цветной коробке с огромным бантом. Снимает крышку. На дне оказывается фигурная рамка с вставленной внутрь фотографией. 3 курс. Год, когда все началось, и все закончилось. Он хотел бы вернуться в то время.
-
Полчаса перед и после концерта - самые ужасные для нее отрезки времени. Мгновения, когда их истинные сущности (а быть может, как раз придуманные и навязанные образы) вырываются наружу и затевают борьбу, бессмысленную и беспричинную. Что-то вроде психологической разгрузки, наверное.
- Почему в трек-листе снова нет ни одной моей сольной песни? - разглядывая программу шоу, капризно интересуется Миита.
- Ми, спустить на землю. У тебя нет сольных песен, - снисходительно произносит Мануэль.
Они вчетвером сидят в гримерке, провожая последние минуты до выхода на сцену. И со скуки начинают ругаться. Нужно же чем-то себя занять.
- А я ведь говорила тебе, - Мия обращается к Пабло, - что тоже хочу свою песню. Я даже приносила тебе стихи и просила, чтобы ты написал музыку для меня! Но ты нарочно наводнил ее этими жуткими шестнадцатыми! Ты ведь знаешь, что у меня сбивается дыхание в быстрых темах!
Марисса закатывает глаза. Понеслось.
- Столько шестнадцатых нужно для того, чтобы слушатели, не дай Бог, не успели распознать слов! - не остается в долгу блондин.
Мия взрывается.
- Ах так! Раз ты так умный, пиши слова сам!
- Ми, каждый в группе должен за что-то отвечать, - вмешивается Ману. - Пабло пишет музыку, я договариваюсь о концертах и занимаюсь аранжировкой…
- Вот как! - Мия и не думает успокаивается. - А чем же тогда занимается Марисса, кроме того, что попеременно ненавидит всех нас?!
Здесь Мари должна была бы что-то вставить. А они должны были бы хоть повернуть к ней головы.
Но ее присутствия никто не хотел замечать. И она решила не высовываться. Подождать, во что все это выльется.
- Марисса поет! - выкрикивает Пабло, и Мари мысленно отправляет их всех на курсы управления гневом. Когда это она была самой спокойной из Erreway? - А петь и еле слышно пищать, кое-как попадая в нужные ноты, - это разные вещи, крошка!
Мия беззвучно захлебывается возмущением и обидой.
- Что?! Это уже перебор, Пабло! Что ты несешь?! - Ману не сдерживается и бросается-таки на запоздалую защиту своей принцессы.
- Заткнись, не то я перейду на тебя. И нечего защищать ее, ей не пять лет.
- Да ты хоть понимаешь, что...
- А ведь когда-то мы были друзьями... - Мари не замечает, как произносит это вслух. К ней обращаются три обескураженных взгляда.
- Когда-то я верил в призраков. Люди умнеют, - многозначительно осматривает группу Пабло и гордо покидает комнату.
- Это он от отчаяния. Не обращайте внимания, - неожиданно для всех, в том числе, для себя самой, Марисса избирает роль миротворца.
- Я понимаю, Мари. Мы все можем сорваться, и мы все отчаялись, - начинает Ману. - Но если он выкинет такой фортель снова, я за себя не ручаюсь.
- А я не выйду на сцену, пока он не извинится, - обиженно добавляет Мия.
Ману насмешливо поправляет ей волосы.
- Тогда просить прощения придется всем и у всех. Ты ведь тоже не ангел, девочка.
В дверь стучат. Это означает, что выяснение отношений придется отложить на пару часов. Сейчас они выйдут к публике и снова станут лучшими друзьями, любовниками, самыми близкими друг другу людьми. Теми, кем давно перестали являться за пределами сцены и камер.
Мари встает к микрофону, оглядывает переполненный галдящей молодежью зал и размышляет о том, как же она умудрилась упустить ту минуту, когда все настолько поменялось, и что им со всем этим делать.
-
Подперев кулаком щеку, он без интереса разглядывал происходящее на экране.
Ему хотелось сбросить этот дурацкий телевизор из окна, или выпрыгнуть самому, но рядом сидел Пабло, а Мануэль не желал демонстрировать кому бы то ни было свои слабости.
Ему было плохо. Грустно, одиноко, непереносимо горько и до одури скучно... Да, ему было плохо. Он пытался стереть из памяти образ Мии Колуччи. Но хрупкость барби оказалась видимостью. Она настолько плотно захватила все его сознание, что Ману воспринимал себя лишь в дополнении к ней. Она стянула его сердце своими ажурными чулками до боли, обернула каждую клетку его кожи своим запахом, пропитала всю его жизнь этим несравненным переливающимся светом... Она одна была его миром. Как же чертовски обидно.
Вдруг неведомая сила поднимает парня с дивана, тащит из комнаты, из здания, ведет по ночной улице. Мануэль испуганно открывает глаза, готовясь узреть, ни много ни мало, самого Господа, взявшегося открыть ему, вконец заблудшему, истинный путь... и видит обеспокоенное и, как кажется, слишком бледное лицо своего аргентинского соратника.
- Какого хрена, Пабло?! - Мануэль вырывает из пальцев Бустаманте свой локоть и сбрасывает скорость до нуля.
- Мне надоело лицезреть твою кислую физиономию. Более печальный взгляд я видел только у безногого сенбернара в передаче на Animal Planet, - блондин хихикнул.
Ману тряхнул головой и зашагал по тротуару вперед, туда, куда так настойчиво тянул его Пабло минутой ранее.
- Сказал бы. Я бы ушел.
Пабло хлопнул мексиканца по плечу.
- Ну уж нет. Мы же коллеги по группе. Я просто обязан тебе помочь.
Они сами не заметили, как однажды перешли с формулировки «мы друзья» к этой, гораздо более сухой.
- Мне никто не поможет, Пабло, - вздохнул Мануэль. - Даже Великий и Всесильный Бустаманте.
Их шутки выходили более злыми, чем обычно. Наверное, неудачи обоих в отношениях со слабой половиной Erreway дают о себе знать.
- Спорим? - ухмыльнулся Пабло. - У тебя просто плохое настроение. Это лечится.
Они подошли к бару со сверкающей вывеской.
Из двери тянуло табачным дымом и опрокинутой бадьей виски. По изменившему траекторию блондину, Ману догадался, что сюда они и направлялись.
- Плохое настроение у меня было вчера. А сегодня настоящая депрессия - буркнул Мануэль, усаживаясь за столик.
Пабло лишь улыбнулся.
- Посиди здесь. Закажи что-нибудь, - приказал он. - Я скоро вернусь.
Оставшись в одиночестве, Мануэль пытался выдумать причину этой своей депрессии. Тоска ведь не приходит просто так, а говорить с Бустаманте о Мие - верх глупости. Тот все равно не способен его понять.
Спустя время, устав размышлять об изначально риторических вопросах и опрокинув в себя третий стакан коктейля, Мануэль подумывал уже вернуться в родной отель, будучи совершенно уверенным, что Бустаманте бросил его в баре топить горе в алкоголе, как привык сам. Но стоило ему только поднять руку с целью подозвать официантку, как перед взором мексиканца из ниоткуда материализовался сияющий супермен.
- Держи, - он протянул Ману что-то похожее на сигарету.
- Что это? - поинтересовался Мануэль, несмело затягиваясь.
- Кури и не задавай тупых вопросов. - Пабло, качнувшись, упал на кожаный диванчик. Похоже, он сейчас докуривал не первую. - Ты из-за ссоры с Мией такой хмурый?
Мануэль стрельнул глазами в сторону «коллеги по группе». Он уже чувствовал, как расслабляются мышцы и умирают мысли.
- Мы же договорились не задавать тупых вопросов.
Пабло кивнул.
- Жизнь - дерьмо, - многозначительно изрек Бустаманте после долгой паузы.
- Думаешь, я не знаю? - горестно вздохнул Мануэль в ответ.
Больше говорить было не о чем.
Через пару часов Пабло исчез из поля зрения мексиканца, подхваченный симпатичной высокой блондинкой. Мануэль успел только выкрикнуть им вслед что-то о презервативах и... отключился.
В себя он пришел здесь же, на диване, любовно обтираемый мокрым полотенцем. Перед ним сидела Мия. Конечно, это была не Мия, но, черт возьми, как же они были похожи. Даже родинка на подбородке, от которой он сходил с ума, была на месте.
И прикосновения казались такими же нежными...
...Проснувшись утром, он чуть вновь не потерял сознание от дикой головной боли. Тело ломило, язык присох к небу, в мозгу будто взорвалась бомба - все казалось безвозвратно разрушенным.
При дневном свете и на трезвую голову ночная фея предстала Мануэлю в другом обличье. Волосы оказались черными, черты лица менее очерченными, губы слишком тонкими, только родинка на подбородке осталась прежней.
Когда Ману надевал рубашку, девушка открыла глаза, и он чуть было не назвал ее Сабриной.
-
Перед глазами расплываются цветные круги, исчезающие в опутавшей округу темноте. Марисса разлепляет веки и видит Пабло, прямо перед собой, в двух шагах. Его взгляд отзывается в ней новым приступом головной боли.
- Черт, Бустаманте, какой дрянью ты меня накачал? - зацепившись за стену - первую попавшуюся устойчивую поверхность, спрашивает она. - После твоих таблеток я ничего не соображаю...
Пабло берет ее за руку, но она не чувствует привычного разряда тока, сопровождающего любое их соединение, - ничего.
- Отвези меня домой, - она трет пальцами переносицу, не в силах ни отпустить его, ни схватить крепче. - Пожалуйста.
- Мари, твой дом за тысячи километров, а отель, в котором ты живешь сейчас, перед тобой. Мы в твоем номере.
Она старается сконцентрироваться на его словах, осознать их... И у нее предсказуемо ничего не выходит. Голова словно набита туманом, вязким и густым.
- Я хочу домой! - голос хрипит, ломается и срывается на крик. - Мерзавец, это все из-за тебя! - она бросается на него с кулаками, хочет выцарапать ему глаза, стереть с лица эту идеальную улыбку. - Все мои несчастья - по твоей вине!
Она теряет равновесие и оказывается в объятиях Пабло. Все слова, мысли и само мироздание оказываются пустыми, тусклыми и ничего не значащими - очередная глобальная ненужность.
Мари утыкается носом в его грудь и затихает, запасаясь этим чувством защищенности.
Он пахнет теплым ветром, и пыльной дорогой, и переполненным баром, и алкоголем, и длинноногими стриптизершами, и сомнением, и ее, Мариссовскими, поцелуями... Как ребенок - весь ужин на рубашке. Она вдыхает этот не сравнимый ни с одним парфюмом аромат и ощущает себя в безопасности.
- Я устала, Пабло... Я не могу так больше... - если бы Мари умела плакать, она бы разрыдалась, и он бы жалел ее, и тратить слов, которых и без того всегда не хватает, не пришлось бы. Но слез нет, она отдала их другим, более слабым, более живым, чем она.
- Все хорошо, милая. Все хорошо... - он целует ее в висок.
А она рассказывает ему, что на самом деле она вовсе не сильная, что ее преследует прошлое, что ее разрывают чувства, что она единственная видит, как планета прогибается под тяжестью злобы и ненависти, а она сама выступает их проводником, что ее постоянно атакуют кошмары - собственные, надуманные и оттого несокрушимые, монстры с полотен Дали, тигры, выпрыгивающие из рыб...
Пабло гладит Мари по волосам, смотрит на абсолютно твердый, замкнутый в стойких непробиваемых гранях, циферблат часов, отслеживая время, оставшееся до колыбельной. И ей вдруг думается, что он дал ей какое-то психотропное, а у нее наверняка аллергия или индивидуальная непереносимость, и она непременно умрет, от отравления или передозировки, или от охватившей тело нежности... И все будут оплакивать ее - и Пабло, и Соня - все будут страдать, и только она не будет...
- Марисса, - вкрадчивый голос пробивается к ней сквозь слой пустоты. - Мари, просыпайся...
Осторожное прикосновение приводит ее в сознание. Она открывает глаза и, еле разлепив пересохшие губы, произносит тихое:
- Что со мной?
Пабло улыбается и описывает ей прошлый вечер. Она только качает головой, округляет глаза или прячет лицо в ладонях, в зависимости от озвученного факта. Ей становится стыдно, и смешно, и грустно одновременно.
- И, Марисса, - протягивая девушке чашку кофе, добавляет Пабло. - Это был обычный аспирин.
Она выпускает чашку из рук, и черная жидкость разливается по постели.
- Я хочу чай со льдом, - совершенно безэмоциональным тоном просит она.
- Лед кончился.
Марисса поправляет волосы.
- Давай, я разобью твое ледяное сердце. Осколков как раз хватит на стакан.
Парень усмехается.
- Нас ребята уже ждут. Идем завтракать. Пока ты окончательно не спятила.
-
Он закончил очередную запись в дневнике. Он вел личный дневник уже очень давно. Личный дневник, который, он был уверен, открывал каждый, кому только черная книжечка умудрялась попасться на глаза. Поэтому он писал там все. Кроме самого главного.
Три блокнота назад он раздумывал над каждым словом, тратил на написание страницы полночи. Теперь он научился бесподобно врать и успевал заполнить отведенное количество вычерченных строчек в паузах на репетиции. Или, как сейчас, в перерыве между ужином и истерикой сеньориты Колуччи, которую она непременно закатит под дверью его номера.
Писать было легко. Рассказывать о происшествиях с группой, об отношениях с Мией... Писать то, что хотели прочесть. Пожалуй, разучись он играть на гитаре - он мог бы стать неплохим писателем. Сборник коротких не слишком выдающихся эссе о том, как не сойти с ума в безумном реальном мире...
Мануэль закрыл дневник и бросил его обратно в ящик стола. Эта черная тетрадка позволяла ему управлять Erreway. Диктовать правила, по которым развивалась жизнь их четверки. С ее помощью он провоцировал и тушил конфликты, косвенно влиял на репертуар и даже на поступки, а, возможно, и мысли, Мии Колуччи. И никто не догадывался о том, что происходящее с ними - не более чем подготовленный Мануэлем сценарий.
И ему было гадко. Раньше он говорил всем только то, что чувствует, сейчас замалчивал истину даже перед самим собой. Ведь его раздражало неуемное самолюбие Пабло, гиперболическое наплевательство Мариссы, а недостатки Ми он мог перечислять часами... Ведь ему хотелось порой перерезать тормоза в их лимузине или поджечь отель... Но друзья так не поступают.
А еще друзья не читают чужих дневников и не врут друг другу. Друзья помогают выплыть, а не топят.
Мануэль протер ладонью столешницу, словно очищая от невидимой пыли. В глазах щипало. Он вновь вытащил на свет книжечку в черном переплете. Вырвал последние исписанные страницы. Они вчетвером были настоящими друзьями, преданными, незаменимыми, стояли друг за друга горой, всегда готовые протянуть руку... Он считал, что так останется навечно. Похоже, он был единственным.
-
Она наблюдает за бабочками. Большие, разноцветные, невообразимо красивые, они залетают в открытое окно и кружат по комнате в поисках источника зовущего их света.
Она хотела словить их руками, ощутить кожей эту небесную хрупкость. Бог умеет создавать истинное совершенство: такое, как эти бабочки, такое, как сама Мия.
Это была пара. Двое насекомых в панике махали громадными крыльями, поставленные перед нелегким выбором: приблизиться к лампе - раскаленному солнцу - или вернуться назад, в темный тоскливый мир за стеклом.
Мия представляла себя одной из этих бабочек, той, в которой больше грации. Она так же летела на свет софитов и прожекторов, не в силах противиться этому притяжению и боясь обжечься, а однажды и сгореть. И она горела. Прямо сейчас, в это самое мгновение. Она медленно тлела, исчезала, оставляя непринявшему ее миру лишь пепел, розовый и пахнущий сандалом.
Одна из бабочек не вытерпела и подлетела вплотную к соблазнительному сияющему шару. Другая, поколебавшись, отправилась следом. Теперь они казались Мие совсем жалкими. А еще обязательно влюбленными. Или это были синонимы.
Она отогнала их ладонью дальше от неминуемой смерти, но насекомых это не остановило. Они хотели прикоснуться к мечте.
- Глупые бабочки, вы же погибнете, - пыталась достучаться до несмышленных созданий Мия.
Те продолжили неотвратимо продвигаться к цели. Они не хотели слушать советов.
И Мия понимала их. Она тоже не задумалась над доводами отца прежде, чем решилась подписать первый большой контракт Erreway. Никто из них не задумался.
В конце концов, у всех существ, от бабочек до людей, всегда есть выбор. И если этой паре предпочительнее оказаться в самом сердце сверкающего чуда, чем прожить отведенный природой срок в тоске городского парка, Мия не вправе им препятствовать.
Бабочки, наконец, нашли нужное отверстие и, впорхнув внутрь плафона, закружились в своем последнем танце...
-
Лунный свет бьет в стекло, легко пронзает эту тонкую преграду и находит пристанище в его глазах. Хотя это больше походит на темницу.
Мануэль наблюдает, как из автомобиля показывается хрупкая девушка с длинными светлыми волосами - его куколка, его мечта, она нежно прощается со своим спутником, подхватывает шикарный букет и, зайдя в здание, исчезает из виду.
Мануэль царапает короткими ногтями подоконник. Какая же она дрянь.
- Какого черта ты здесь делаешь? - Мия опускает цветы на столик и проходит в середину комнаты.
- Жду тебя, - парень ухмыляется. В темноте его улыбка напоминает звериный оскал. - Что за урод тебя привез?
Мия наигранно устало садится в кресло и стягивает сапоги.
- Во-первых, он совсем не урод. А во-вторых, тебя это не касается, - голос стальной, почти всепроникающий.
- Еще как касается! - Ману переходит на крик неосознанно. Голова мутнеет.
- Хочу тебе напомнить, Мануэль, - Ми поднимается на ноги и оказывается к нему неожиданно близко, - Ты первый променял меня на какую-то потаскуху! У тебя нет права что-то требовать от меня! Я, слава Богу, больше не твоя девушка!
Воздух становится тяжелым. Он ложится на плечи ощутимым грузом. Нужно как-то сбросить его, освободиться.
- То есть, ты этому рада? - Мануэль сам не ожидал этого вопроса. Просто хотелось поставить точку.
- Еще бы, - смеется Ми. - Твоя ревность, замашки мексиканского мачо... Ты не представляешь, как сильно ты меня достал. Если бы ты не изменил мне, это сделала бы я. Так что передай мою благодарность той крашеной выдре. Она облегчила мне жизнь, - он не мог понять, говорит она правду или лукавит, но, дьявол, как же ее слова его задели.
- А ты можешь продолжать любить меня. Раз забыть не получается. Только, прошу, не устраивай истерик. Бесшумно умирай где-нибудь в уголке от желания обладать мною. Пока мной будут обладать другие.
Его будто прошибает электрический ток. Глаза заливает мрак. Он ощущает, как пальцы стягивает невидимой пленкой ненависти, и рука устремляется к ее щеке. Это даже не пощечина, настоящий удар. Мия прижимает ладонь к лицу и падает на пол.
Она сквозь слезы пытается кричать что-то о том, как сильно ненавидит его, но мексиканец не в силах разобрать ее слов. Он смотрит на нее: красивую, безупречную, беспомощно свернувшуюся в клубок на дорогом узорчатом ковре, - и чувствует, что победил. Ему хочется поднять ее на ноги, повалить на кровать, сорвать с нее одежду... Ему хочется отомстить ей за эту всепоглощающую проклятую любовь, за все страдания, перенесенные им по ее воле...
- Про... щай, - едва размыкая губы произносит Мануэль и выходит за дверь.
-
Она залпом выпивает стакан воды, прочищает горло. Пытается вытянуть ля второй октавы. У нее, конечно, не получается, но она тут же забывает об этом, понадеявшись на то, что за строем других голосов ее вокальных промахов не будет слышно.
До выхода на сцену оставалось 10 минут, а Мия до сих пор не могла сосредоточиться на музыке. Она нервничала так, словно ей все еще 15 лет, словно существование Erreway до сих пор - тщательно охраняемая ими тайна, и любовь к Мануэлю - ее личный страшный секрет.
Последнее время у нее все валилось из рук. Стихи не складывались, голос подводил, Мия все чаще опаздывала на репетиции, казалась слишком уставшей и раздраженной.
Если бы ребята были немного внимательнее, они бы заметили, что с Мией творится что-то неладное, но всем было плевать. А она отказывалась мириться с потерей титула первой звезды. Она не привыкла к второстепенным ролям.
Осторожный стук в дверь отвлекает Мию от мыслей о неустроенности окружающего мира. Пора на сцену. Оказавшись под лучами софитов, она забудет о своих страхах, обидах и желаниях. Она будет петь.
2 часа концертного времени, с короткими перерывами для смены костюмов. 15 песен. Или 18. Полчаса на дачу автографов и фотографии для рекламы. Недолгая дорога до отеля. Поездка на лифте до предпоследнего этажа. И тогда, если она сумеет улизнуть от Мануэля и отправить Пабло с бутылкой рома по известному адресу, она, наконец, выспится. Ради этого стоит постараться.
Мия бросает короткий взгляд в зеркало. Собственное отражение кажется незнакомым. Наверное, следует сменить гримеров. А может, дело не в них.
Девушка выходит из комнатки, получает в руки микрофон, делает глубокий вдох и натягивает улыбку.
-
Она отсчитывает про себя такты, оставшиеся до финала очередной песни. Прежде приносящая свободу музыка вдруг обернулась непосильной ношей. Она не могла отвязаться от странного чувства неправильности всего и вся и от этой тяжести в груди... Наверное, должен был случиться конец света, высадка инопланетян где-нибудь во Флориде или старость Сони Рей, чтобы Марисса вновь смогла чувствовать себя на репетициях в своей тарелке...
- Мари, что с тобой? Ты пропустила начало своей партии. Все в порядке? - ...или этого хватит.
- Все в порядке, Пабло. Я просто задумалась.
Они начинают снова. Но Мари и теперь не следит за мелодией. Она смотрит, как его пальцы справляются с гитарными струнами, трогают, гладят, и ощущает едва различимое покалывание где-то под лопатками и на бедрах - пробуждение старых следов его прикосновений.
Ее голос вступает в положенном месте совершенно случайно, просто Ману незаметно ткнул ее в бок в нужный момент. Трижды повторив припев, они замолкают, синхронно с инструментами. И Марисса переводит дыхание.
Затем они обсуждают новые песни. Марисса теребит в руках свои стихи, ждет подходящий момент, чтобы заявить во всеуслышание об их существовании. Она тоже хочет быть частью группы. Незаменимой частью. Хочет увековечить в творчестве Erreway собственные чувства. Хочет, чтобы весь мир узнал, о чем она думает. Должно быть, это последняя стадия эгоизма - ее главнейшей характеристики.
- «Ушел и не извинился. Исчез и не простился»... Мия, что это? - Пабло закрывает розовую тетрадь и бросает ее блондинке на колени. - Прости, но это не стихи. Это извращение какое-то. Что с тобой творится?
Мия упирает взгляд в пол. Марисса сжимает в кулаке испещренные четверостишиями листы. Пожалуй, сегодня не время.
- Мне не хочется ничего писать, - оправдывается Колуччи. - Мне вообще ничего не хочется.
Пабло кривит губы, то ли негодующе, то ли с сожалением.
- Похоже, на этом следует закончить, - Пабло укладывает гитару в чехол. - Продолжим завтра.
Когда Мия с Ману покидают комнату, а Пабло все еще возиться со своей ненаглядной, Мари подкрадывается к парню и неуверенно просит его о разговоре.
- Я тебя слушаю, Спирито, - устало произносит он.
Она порывается исправить его и напомнить о давнем изменении ее фамилии, но решает, что это, в конце концов, не имеет значения. К тому же никто, кроме Пабло, так ее не называл. Не «солнышко», конечно, но хоть что-то, неосознанно принадлежащее только им двоим.
Марисса нервно отбрасывает со лба челку, пристально всматривается в глаза парня и несмело протягивает к нему сомкнутую в кулак руку. Пабло недоуменно изгибает бровь. Она разжимает пальцы. На ладони расправляет края комок бумаги, на которой, если приглядеться, можно различить тонкие черные завитки.
- Мои стихи, - затаив дыхание, шепчет Мари.
Абсурдность сцены вводит их обоих в оцепенение.
Наконец, Пабло кивает головой, забирает из ее дрожащих пальцев смятую, и оттого ставшую невероятно правдивой, лирику, и прячет ее в карман пиджака.
- Я прочту. Сегодня. Обязательно.
Он криво улыбается и исчезает за дверью.
Она не верит ни одному его слову. Она даже не сомневается, что он забудет о своем обещании. Уже забыл.
Когда-нибудь она наткнется на свои стихи в его кармане. Когда-нибудь, когда его пиджак будет висеть на спинке стула в ее спальне или даже валяться под кроватью.
Она поднесет под свет лампы измученные листы с поблекшими от времени и забвения словами и прочтет их ему вслух. А он будет ловить каждый звук и узнавать в раздающихся в воздухе строчках себя, и ее, всю их жизнь.
Он никогда не напишет музыку к ее стихам. Он не захочет, чтобы их услышал кто-то еще.
-
Требовательный стук вытащил Мариссу из ванны на 15 минут раньше положенного. Завернувшись по пути в халат и не удосужившись озвучить вполне резонное «кто там?», девушка без долгих задержек открыла дверь.
- Привет, милая, - Пабло быстро чмокнул ее в щеку и, не дожидаясь приглашения, вошел в номер.
- Что тебе нужно, Бустаманте? - Мари по инерции сильнее запахнула полы халата. На всякий случай.
- Я пришел к тебе, - улыбнулся он. - Ты не рада?
Мари только нахмурилась. Дежа вю. Такое уже было.
- Пабло, ты пьян... - вздохнула девушка. - Помучай кого-нибудь другого. Я не в настроении.
Мари опустилась в кресло и взяла в руки книгу, всем своим видом демонстрируя, что не обращает на парня никакого внимания. Плевать, что книга была перевернута вверх тормашками, а карие глаза, выглядывая из-за переплета, то и дело оказывались прикованными к движениям Пабло или его бездвижности.
- Почему ты убегаешь от меня? Чего ты боишься? - он придвинулся к ней на расстояние вытянутой руки - рубеж, нарушив который, они уже не смогут остановиться.
- Я ничего не боюсь, - твердо заявила Мари, поднимаясь.
Ей становилось не по себе, когда он смотрел на нее сверху вниз взглядом, переполненным этой чертовой, совершенно не подходящей ни ему, ни ей нежностью... Они всегда боролись с нею, старались искоренить, вырвать, вытравить. Они воспитывали в себе жгучую ненависть друг к другу - так было проще держать дистанцию.
- А я боюсь, - он спрятал руки в карманах. Ей подумалось, что этим он не позволяет себе прикоснуться к ней. И в это же мгновение ей потребовались его прикосновения. Они заменяли ей воздух. - Боюсь, как сейчас, находиться рядом с тобой. Видеть тебя. И не чувствовать.
Парень подался вперед с явным намерением, если не поцеловать ее, то, по крайней мере, обнять. Мари сделала три шага назад и уперлась в стену.
- Уходи, Пабло, - она была уверена, что парень предпримет еще одну попытку дотронуться до нее. И на этот раз у него бы получилось. Но Пабло не двигался с места.
- Уйти? Опять? Ты вечно прогоняешь меня.
- Если ты уйдешь, я смогу дышать, - тихо выговорила Мари. - От тебя за милю несет текилой.
Парень рассмеялся. Сейчас он казался ей абсолютно трезвым, только более разговорчивым, чем обычно.
- Признай, ты ведь хочешь меня, - она вычеркнула мысли о его трезвости из своей оперативной памяти. - Хочешь прямо сейчас, - он смотрел ей в глаза, и сердце из твердого тела превратилось в суп-пюре. - Тебе больно смотреть на меня, больно слышать... А когда я прикасаюсь к тебе, мир переворачивается... - она таяла, превращалась в сахарную лужицу у его ног - растекшаяся патока, его любимое лакомство.
- Ничего подобного, - хриплым голосом возразила она, хватаясь пальцами за отштукатуренную стену, мечтая слиться с ее структурой.
- Ложь.
Что-то меняется. Взгляды становятся злее, чувства обостряются. Дальше последует пощечина или поцелуй, третьего не дано. И они лишь крутят колесо, ожидая выпавший исход - своеобразная рулетка, только ставки сделаны давным-давно, и стать победителем никто не стремится.
- Не смей называть меня лгуньей, - произносит Мари лишь потому, что Пабло продолжал молчать, а сказать что-то определенно было нужно, хотя бы для того, чтобы вновь запустить заржавевшее время.
- Марисса, можно войти?! - крик из коридора выводит их двоих из состояния транса.
Пабло стреляет в Мариссу грустной улыбкой и идет открывать дверь.
- Пабло? Привет, - Мия целует парня в щеку и переступает порог. - Ребята, вы не видели Мануэля? Уже 3 часа ночи, а он так и не появился. Я волнуюсь.
- Я не знаю, где он может быть, Мия, - пожимает плечами Марисса. Она еще не решила: радоваться визиту блондинки или злиться.
- А я знаю, - внезапно вклинивается Пабло, и девушки одновременно устремляют к нему удивленные взгляды. - Он садился в такси в обнимку с некой Марией и в перерывах между поцелуями известил меня о том, что до утра его можно не ждать.
С кожи Мии испаряются слезы, и воздух становится соленым. Блондинка закрывает лицо руками и, прошептав «Не может быть», выбегает из комнаты. Пабло закрывает за ней дверь.
- Ты сошел с ума? - набрасывается на него Марисса. - Разве можно сразу, в лоб говорить ей такое?
Мари приближается к парню на несколько шагов. Невидимая граница оказывается перейденной.
- Я сказал ей правду, - Пабло тянет за конец мягкого пояса, и полы ее халата разлетаются. - Ты ведь любишь правду.
-
Они начинают курить одновременно. Словно по заданному для них двоих алгоритму. Выдыхают дым: она - аккуратной струйкой, он - бесформенными облачками. Зато синхронно.
Затем, так же, словно запрограммированные на одинаковый для каждого дня маршрут, они гасят свет и, обняв друг друга, закрывают глаза. Дальше им положено уснуть. Уравновесить пульс, и дыхание, и биоритмы - погрузиться в спокойствие, такое редкое в реальном мире. Но Мия не хочет спать. Заранее установленная последовательность нарушается, от порядка остаются руины, и Мие становится страшно. Всегда, оказавшись в одной постели, они засыпали в одно время, словно заряды их батарей заканчивались синхронно. А что теперь? Сегодня ей не спится в положенный час, завтра они придут на репетицию порознь, а через неделю она откажется целовать его, как давно привыкла!
Мия переворачивается на другой бок, подальше от его дыхания.
Привычка. Да, наверное, все дело в привычке. Они отработали все свои действия до автоматизма, это было похоже на концерт после долгих изнуряющих репетиций - певцы бездумно издают требующиеся звуки, совсем не следя за мелодией. А сейчас Мие просто надоело. Наскучило повторять изо дня в день одно и то же. Она ведь бунтарка, она жаждет яркой, переполненной впечатлениями жизни.
А в их тщательно выстроенном, идеальном мире, где все так, как надо, все безупречно, места для любви уже не осталось...
Мия подумывает встать с кровати, выйти на улицу или написать новую песню, или включить в плеере Брамса... Вдруг Мануэль обхватывает рукой ее плечи и прижимает ее хрупкое тело к себе.
- Я тоже не могу заснуть, - шепчет он Мие на ухо. - Давай полежим в обнимку и послушаем ветер.
Мия трется макушкой о его подбородок, сплетает свои пальцы с его и расслабляется.
-
Темные волны плавно опускались на берег. В них терялись, исчезали, превращались в бесформенную пену звезды и счастливые воспоминания.
Она смотрела сквозь густую, нарастающую черноту на линию горизонта - тонкую полоску, сшивающую небо и океан: две силы, которым она не могла сопротивляться, две самые притягательные фобии.
Босые ноги пытались укрыться в холодных песчинках от пронизывающего ночного ветра. Мари представляла, как держит в руках солнце. Жаркие лучи опаляют кожу, заливают глаза светом. Она перекатывает искрящийся мячик из ладони в ладонь и, наконец, согревается.
Она хотела бы научиться доверять глупым сказкам со счастливым концом, которыми ее пичкали в детстве: о благородных рыцарях и злых чародеях, о любви безграничной и всепобеждающей, о мерзнущих у воды принцессах...
- Почему ты так не любишь меня? - почти беззвучно спрашивает она, так и не определившись, к кому обращается - к абстрактному «всему», очевидно.
Она не знала, откуда исходит эта странная бескомпромиссная ненависть, она только чувствовала, как покоряется ей, как впитывает, как умирает...
На пустынном пляже появилась еще одна фигура. Девушка в белом платье, ежесекундно поправляющая длинные разлетающиеся волосы, не спеша приблизилась к Мариссе и присела на песок рядом.
- Привет, Марисса. Не спится? - голос Мии казался абсолютным волшебством, расплавленной сладкой ватой. Вот кто здесь настоящая принцесса. У нее даже кожа сияет.
Марисса склоняет голову. В воздухе слышится соль.
- А что ты делаешь здесь в такое время? Мексиканец уже уснул? - Мари играет сарказмом так же искусно, как мухлюет в покер.
- Нет. Не знаю. Мы расстались, - без всяких пауз и интонационных выделений отвечает Миита.
- Опять? - снисходительно улыбается рыжая. - Что он сделал на этот раз?
Марисса надеется, что Ми избавит ее от душевных излияний, встанет и уйдет, как любой нормальный человек после столь личного вопроса из уст почти постороннего.
- Он вспомнил о Сабрине и сказал, что лучше бы остался с ней, чем со мной, - Мари прощается с излюбленным одиночеством по меньшей мере на полчаса, - Что она заботилась о нем во сто крат усерднее меня, что его наверняка ожидала бы сольная карьера, если бы я не внушила ему любовь к себе. Представляешь?!
Марисса хихикнула.
- Что? - оскорбилась принцесса.
Рыжая пожала плечами и улеглась на леденеющий песок.
- Нет предела глупости, а твоей - тем более, - беззаботно бросает Мари, променяв удивленно-обиженное лицо Колуччи на усеянный серебряными блестками небосклон. - Он сказал это специально, чтобы спровоцировать тебя. Ему не хватает страсти.
-Что за бред, - девушка обнимает свои обнаженные плечи, спасаясь от воспаления легких.
- Ты совсем ничего не понимаешь в мужчинах, девочка... - Марисса делает голос скрипучим, совсем как у Хильды.
- А ты много понимаешь в этом, да? - блондинка по-настоящему злится. - Прежде, чем давать советы, посмотри на себя. У вас с Пабло творится черт-те что! Вы даже не встречаетесь!
Мари перекатывается на живот и вырисовывает пальчиком на песке неумелые этюды.
- А тебе не приходило в голову, что нам это нравится? - вдалеке раздается гром, девушки неосознанно поеживаются. - Нравится трепать друг другу нервы, нравится скандалить, нравится сходить с ума... - ее глаза начинают блестеть. - Ты предлагаешь нам стать как вы с Ману? Прогулки при луне, «люблю тебя больше жизни», секс по расписанию, нежные поцелуи перед сном... Скука!
Марисса вновь садится, предварительно стерев ладонью свой рисунок.
- Ты ведь совсем не знаешь нас, Марисса, - поднимается на ноги блондинка. - Мы уже совсем не такие.
Она уходит тем же магическим образом, как появилась: тихо, незаметно, не оставляя после себя вереницы следов. Ее белое платье, испугавшись начинающейся грозы, стремится быстрее оказаться под крышей.
Мари остается наедине с океаном. Она вглядывается вдаль, в ту самую точку, которую избрала еще до появления Мии. Всполохи молний освещают ее тонкие руки, сжимающие колени. Она смотрит в разыгравшуюся над водой и землей дождевую бурю и безумно хочет домой, к Соне.
Когда наступит утро, она будет уже безнадежно простужена, и воспринимать действительность станет легче.
-
Он топтался у двери квартиры Пабло уже полчаса, не решаясь открыть или постучать. Они вернулись в Буэнос-Айрес вчера - 2 недели отпуска перед отлетом в Лос-Анджелес, где им предстоит записать альбом. Сегодня они договорились о встрече - следовало решить некоторые вопросы относительно этой поездки.
Ману взглянул на часы. Ребята уже наверняка собрались, а он все наворачивал круги у порога. Он не хотел ехать в Лос-Анджелес. Он не хотел больше славы и восторженных возгласов. Он не хотел видеть Мию и терпеть Мариссу с Пабло. Немного свободы, совсем чуть-чуть - неужели это так сложно?
Был же он когда-то веселым милым парнем со смешным акцентом и добрым взглядом. А теперь он только просит Бога, чтобы тот в следующей жизни сделал его камнем. Это ведь такое счастье - ничего не чувствовать.
И ему вдруг кажется, что небо презентовало им последний шанс. Что если сейчас не остановиться, дальше станет еще хуже. Пабло с Мари поубивают друг друга в жестокой кровавой драке, нежное сердце Мии не выдержит драматичности момента, а Мануэль перережет вены пред хладным телом своей принцессы. Нет, его жизненная пьеса не может иметь столь бездарный финал, не для того он так долго боролся со всем миром. Они боролись.
...Время замерло в ожидании Мануэля. Пабло, развалившись в кресле, увлеченно читал газету, выискивая свежие сплетни о своей персоне, Марисса варила кофе на всю четверку, а Мия складывала единорогов и ангелов из нотных листов. Ни дать ни взять образцовая семья в воскресное утро: муж, жена и их красавица-дочурка.
Комнаты лучились умиротворением. Воздух казался недвижимым и невероятно чистым. Тени были зыбкими, вовсе не угрожающими.
И вдруг появился Мануэль и все разрушил. Он ворвался в квартиру и затараторил о том, что знает, какие чувства переполняют их всех, что с ним творится то же самое, что они одинаковые, что им необходимо сейчас же все исправить, что есть единственный выход, что жизнь непременно наладится...
- А сейчас повтори и помедленней, - попросил Пабло, когда поток слов из уст мексиканца иссяк, а все оставались с теми же лицами, в тех же позах и лишь непонимающе хлопали ресницами.
Мануэль набрал побольше воздуха, готовясь произнести выпестованную, взлелеянную им и тщательно обдуманную фразу:
- Я предлагаю распустить группу.
...Аэропорт. Четыре фигуры, образующие маленький круг напротив стоек регистрации. У каждого в руке билет в один конец. И пункт назначения у каждого разный. Они никогда больше не встретятся. Постараются.
Четыре растерянные пары глаз. Они не знали, о чем говорить. Они просто смотрели друг на друга и, нажав кнопку быстрой перемотки, переживали прошлое заново. Прежде, чем окончательно его отпустить.
И не было горечи. Только легкое волнение, когда, дружно подхватив чемоданы, они, не сговариваясь, рванули в разные стороны.
Один...
Два...
Три...
Четыре...
- ПРОЩАЙ!..
...И жизнь отражается в иллюминаторе. И на губах концентрируется какое-то особое чувство - смесь потери и облегчения, и хочется улыбаться или долго целовать кого-то.
Все забывается. Плавно расщепляется и теряется в облаках.
Конец оказался совсем даже не страшным. Просто каким-то... осенним, что ли.